Вокруг всего: посттрадиционная музыка Širom | Джазист | Особый взгляд

Вокруг всего:
посттрадиционная
музыка Širom

Фото Тадея Чаушевича

«Мы не хотим играть что-либо, что звучит так, будто оно уже существовало раньше», — безапелляционно говорит Само Кутин, один из участников словенского трио Širom. Подобное заявление звучит неожиданно от коллектива, музыку которого всё еще определяют как «фолк», пусть и с неизбежными дополнениями вроде «трансовый», «абстрактный», «дроновый». Но совершенно логично — если к этой музыке прислушаться повнимательней.

«Широм» (ударение на первую гласную) со словенского переводится как «вокруг». Уже само название группы намекает, что ее состав не желает углубляться во «всамделишный» народный звук, а бродит около него, понемногу отщипывая находки то тут, то там, чтобы внести их в собственный калейдоскопический саунд. Причем без всяких оглашений, что это за находки, не выдуманы ли они вообще или, по крайней мере, не взяты ли со всего света, а не только из словенской музыки. Трио Širom и родилось-то из состояния «вокруг» — из вполне настоящего путешествия: в 2014 году Само и его коллега Ана Краванья (тогда они играли в группе Najoua) поехали в тур с построковой группой ŠKM Banda. С Изтоком Кореном, гитаристом последней, Кутин и Краванья уже были знакомы до гастролей, но тур их по-настоящему сблизил. Именно в нем и родилась идея создания группы, оперирующей акустическими инструментами для создания глубоких обертонов, способных погружать в трансовое состояние как слушателей, так и самых исполнителей.

Это воплощение Širom запечатлела их первая пластинка, выпущенная на словенском независимом лейбле ZARŠ. «I» можно причислить к той же сфере «свободного фолка», каким заняты парижане Natural Snow Buildings или семейная коммуна Big Blood из штата Мэн: импровизационная, нескоротечная музыка, выстраиваемая скорее за счет отдельных нюансов задействуемых инструментов, нежели их традиционной музыкальной идиоматики.

Участники Širom рассказывают, что тогда вообще не особо понимали, влияют ли те или иные этномузыкальные проявления родной страны на их саунд. Но вместе с тем Širom вполне соглашались, что их музыка принадлежит географическому расположению, да и характер ее весьма народен. Под этой «народностью» они понимали не специфический исполнительский канон, а открытый, любознательный подход к применению отдельных устоявшихся приемов к совершенно нехарактерным для них инструментам. Даже при беглом взгляде на весь арсенал, что Širom используют в своих записях до сих пор, — среди прочего там есть глюкофон, африканские калимбы, укулеле и несколько неевропейских струнных — становится ясно, что их музыка не очень любит те территориальные условности, в которых ей приходится обитать.

Между тем сама Словения — регион этнически и культурно неоднородный. Бывший осколок старой империи Габсбургов, на протяжении сотен лет страна подвергалась интенсивной германизации, к концу XX века стала воротами Центральной Европы, принимавшей беженцев из раздираемой войной Югославии, а кроме того, сохранила ощутимое итальянское и венгерское наследие на западных и восточных рубежах соответственно.

Širom хоть и осели в Любляне, но поначалу росли вдалеке от столичных стен. Изток Корен родился в городе Белтинцы, что в Помурье — изобилующей реками и полями словенской житнице на границе с Австрией, Венгрией и Хорватией. Корен вообще не интересовался музыкой до 15 лет, пока его товарищ не подогнал юноше пластинку Nirvana. С тех самых пор Изток — истовый деятель помурского андеграунда; кроме ŠKM Banda он отвечает за гитару в индустриально-матроковом трио Hexenbrutal.

Ана — из городка Дивача, он находится на плато Крас; этот край живописных пещер — один из спелеологических центров Европы. Ана начала учиться музыке еще у себя дома, но в музыкальной школе Дивачи не было класса скрипки, которой Краванье так хотелось заниматься, и ей пришлось сначала взять в руки флейту, а потом осваивать желанный инструмент самой. Когда Ана приехала в Любляну, она влилась в тусовку панков и анархистов. Однажды те привели ее посмотреть на танец буто. Но Ану впечатлил не столько сам танцевальный перформанс, сколько сопровождавшая его музыка. Аккомпанировавший танцору ударник-импровизатор Сэйдзиро Мураяма как раз набирал участников воркшопа, куда Краванья и записалась. Техника Мураямы ощутимо отразилась на ее собственном исполнительском подходе к игре на скрипке. В руках Аны смычок превращается в хирургический щуп, блуждающий по краям инструмента, фиксирует звуки, которые в присутствии других музыкантов рискуют разойтись по швам.

Само — выходец из окрестностей Толмина, города на северо-западе страны. Кутин собрал свою первую панк-группу The Štrudls еще двадцать лет назад и поначалу пытался играть наобум. По его собственному выражению, он «по-настоящему» познакомился с музыкой только на концерте «Хуун-Хуур-Ту», куда его затащили старшие братья. Знакомство оказалось поворотным: Само понял, что во всех профессиях, в которых он до этого себя пробовал, ему крайне неуютно и что музыкой ему заниматься хочется всё-таки больше. Он уехал в Любляну, где первоначально зарабатывал тем, что играл на улицах на всем, что попадалось ему в руки. Со временем Само стал давать всё больше концертов и мастер-классов, а в итоге прибился к люблянской тусовке свободной импровизации. Сегодня же он импровизирует вместе с цветом европейской экспериментальной музыки, от Жана-Люка Гионне до Ли Паттерсона.

Собравшееся трио прекрасно отдает себе отчет в том, что пресловутые корни их музыки уходят куда-то в собственное нутро, жизненные пути и переживания участников группы, а не в устоявшиеся национальные или хотя бы региональные традиции современного словенского звука. Тем не менее, одно не обязательно отделимо от другого. Весной 2016 года, сразу после выпуска «I», группа решила посетить свои родные места в полном составе. Исключительно ради того, чтобы проверить: а в самом ли деле они так убеждены, что внешний пейзаж не затрагивает их внутренний?

Результат этого эксперимента — короткометражка «Memoryscapes», сохранившая три творческие сессии: балафонный перестук в долине Буковник под Дивачей, напряженное единство ударных и ребаба под горой Миговец, струнно-вокальное состязание в помурском рапсовом море. Фильм «Memoryscapes» ценен тем, что зрителю показывают не только процесс рождения музыки Širom, а сам момент возникновения мысли о ней. В середине картины трио берется стучать по различной кухонной утвари: соусницам, металлическим мискам, пустым пивным банкам. Этот, казалось бы, незначительный эпизод — краеугольный камень всей их музыки. Творчество Širom рождается не из скуки, великого двигателя приключений, и не из требующих драматического исторжения переживаний. А из вопроса «А почему бы и нет?», витающего в свободных головах каждого участника группы. Кроме того, «Memoryscapes» окончательно избавляет от сомнений в том, можно ли считать музыку Širom «словенской» и «народной». В самом начале фильма показывают, как Кутин делает балафоны, которые группа затем потащит в долину. Само аккуратно спиливает бамбук в зарослях под Дивачей, делит его на равномерные части и прилаживает к корпусам. Если уж дальневосточное растение успешно прижилось в словенском климате и дало обильные всходы, то почему этого не может быть с музыкой, вещью куда более неприхотливой?

Съемки «Memoryscapes» дали работе группы ощутимый сдвиг. Ана, Изток и Само поняли, что импровизации как таковой необязательно быть ключевым способом звукоизвлечения. С этих пор они сконцентрировались на том, куда импровизация ведет их — к отточенным, вышколенным, срежиссированным звуковым сюжетам почти что песенной формы.


Последнее импровизационное действо Širom — альбом «Snakes Waiting for Blue Sky, Cold Road, Too Soon for Me», записанный вместе с японским композитором Ёсио Матидой в 2017 году. Эта пластинка — словно пружина, спокойное и стройное металлическое полотно, постепенно напрягаемое лишь затем, чтобы в мгновение ока быть возвращенным обратно в состояние покоя.

Ана говорит, что именно покой она испытывает после того, как вместе с Само и Изтоком заканчивает работу над очередной песней. И вполне понятно почему. Сейчас Širom трудятся над каждым треком так, как не всякий коллектив работает над полноценной записью. Они почти не говорят друг другу, что хотят сделать в конкретном случае; просто приходят в студию, берут инструменты и начинают играть. Если что-то кажется неуместным, меняют инструменты или их строй и продолжают, пока рождаемая каждым из них мелодия не начинает срываться, петлять или растворяться в звуке других. Но даже такой результат остается лишь заготовкой. Širom записывают все свои импровизации, чтобы понять, как и в какой последовательности компоновать из них будущие полноценные треки, в каком месте их звуковорот может распасться на составляющие, а в какой — обернуться дорогой к следующей наработке. И так далее — пока каждый не будет доволен тем, что им пришлось выполнить совместно. По словам Аны, примерное время работы над одной-единственной песней — около месяца. И это касается не только стандартных 10–15-минутных творений Širom. На вступления и коды к альбомам дней уходит ничуть не меньше.

Второй студийный альбом группы «I Can Be a Clay Snapper» (2017) был записан как нельзя вовремя. Его делали сразу после фильма «Memoryscapes», пока эмоции от посещения когда-то родных мест музыкантов были всё еще сильны. Само, Изток и Ана сосредоточились не столько на памяти о местах, где они провели свою юность, сколько на впечатлениях о возвращении в эти края. У Корена, например, наиболее сильный отклик вызвал запах помурских лугов, так непохожий на исчезающие ароматы города. Но помимо художественной выразительности, у альбома наконец-то появилась нормальная дистрибуция. Благодарить за это стоит Криса Экмана, главу базирующегося в Любляне лейбла Glitterbeat. Экмана привел на концерт Širom его же коллега Сильвий Скок. Тогда Экман запускал подразделение tak:til, специализирующееся на инструментальной музыке, и искал перспективных артистов. Услышав группу вживую, он немедленно понял, что это то, что ему нужно. И не только ему.

Glitterbeat изначально появился как подлейбл немецкого титана альтернативной музыки Glitterhouse Records. Базирующийся в Беверунгене Glitterhouse с конца 80-х служил европейским плацдармом рекорд-компаний Sub Pop и Amphetamine Reptile и отвечал за выпуск и распространение их релизов в Старом Свете. Именно благодаря Glitterhouse Европа как следует послушала американскую и австралийскую грубую гитарную музыку: сумасшедших нойз-рокеров Cows, гениев экспериментального блюза Хьюго Рейса и Джона Спенсера, завораживающую депрессию Codeine. Этот же лейбл создал устойчивый рынок альтернативного кантри в Европе: именно благодаря его усилиям получили должное признание 16 Horsepower, Walkabouts и многие другие исполнители. Когда в 2013-м появился Glitterbeat, подшефный ранее игравшему в Walkabouts Экману, он должен был выполнить схожую функцию. Задача импринта формулировалась примерно так: найти и дать устойчивую почву под ногами необычной поп- и фолк-музыке из тех краев, к каким обычно обращаются в поисках аутентичных и традиционных записей — Северной и Центральной Африки, Малой и Юго-Восточной Азии, Южной Америки. Glitterbeat справился настолько хорошо, что со временем превратился в отдельный лейбл, управляемый из Гамбурга и Любляны.

Его мощная поддержка и раскидистая дистрибуционная сеть принесли Širom заслуженную популярность и широкую аудиторию. Выйдя за пределы Словении, Širom внезапно обнаружили, что их музыка цепляет гораздо большее количество людей, чем они могли представить. Они наконец-то дотянулись до музыкальных энтузиастов, заинтересованных в экспериментальном звуке вне зависимости от его происхождения. В интервью телеканалу RTV Slovenija Само заметил, что словенскому слушателю легче понять контекст и воздействие другой словенской музыки на Širom, и вместе с тем — труднее представить их музыку вне этого контекста. Иностранная аудитория, слушавшая Širom с чистого листа, внезапно оказалась в сильном выигрыше, подойдя к ней с открытой головой.

Ко времени выхода третьего альбома «A Universe That Roasts Blossoms for a Horse» (2019) Širom не только довели до совершенства свою практику «импровизации как медитации», но и поняли, как говорить о ней со слушателем, чтобы дать ему дополнительные точки входа. Вполне возможно, на это повлияла как раз риторика Экмана, справедливо, но излишне рьяно защищающего родной Glitterbeat от обвинений в колониализме, культурной апроприации и переизобретении world music. Там, где Экман упирает на инаковость каждого подшефного, Širom идут от обратного и стараются найти как можно больше соприкосновений с публикой.

По всему миру который год идут страсти по фолк-хоррору? Что ж, Širom — тоже фанаты такого кино; звук последнего альбома в немалой степени сформировал фильм «Hagazussa» (2017), а точнее — саундтрек к нему. После просмотра фильма Само Кутин начал играть на своей любимой колесной лире, не стесняясь ее естественного тоскливого звучания: прежде Само-импровизатор стремился использовать все резонансные возможности инструмента, теперь же он намеренно себя ограничил. В предыдущих альбомах Širom слышится ECMовский, а то и вовсе террирайлиевский минимализм? Прекрасно! Ана Краванья делает партии гайчака и тамбура еще более искрящимися и тягучими и вместе с тем показывает, откуда взял добрую часть своих находок сам Райли: с Востока, откуда ее инструменты и пришли. Воздействие, оказываемое музыкой Širom на слушателя, называют психоделическим? Этого они и добивались, особенно Изток Корен со своим банджо; он уводит его как можно дальше от стереотипного кантри-саунда благодаря всем техникам, которые изучил или разработал, играя в двух других группах.

«Воображаемая народная музыка», как сегодня предпочитают называть свое дело сами Širom, оказывается и впрямь удачным термином. Вероятно, восходит он к «воображаемому фольклору» — так называл музыку Белы Бартока критик Серж Море, намекая на свободное творческое воссоздание венгром родных, пограничных и утерянных музыкальных констант. Музыка Širom аккуратно уводит слушателя от этих констант, приглашая его поразмыслить, так ли уж постоянны однажды закрепившиеся музыкальные веяния (и, в особенности, их реконструкции). Это не музыка воображаемого, несуществующего народа, но музыка самой силы народного воображения, способной как конструировать необходимые, так и умерщвлять ненужные более мифы. Воображения, проявившегося в трех конкретных лицах словенского трио, но доступного каждому.

«Странная красота» — так говорил Море всё о том же Бартоке, но уже конкретизируя свои собственные впечатления от его музыки, а не ее генезис. Ровно такими же словами можно охарактеризовать и Širom. Странное странно всего лишь потому, что еще неведомо, а значит ново. И действительно сыграно так, будто этого еще не было.

22 мая Širom выступают на казанском фестивале AWAZ. Это не первый их приезд в Россию: три года назад словенцы уже играли на питерской «Этномеханике». Для тех, кто не успел застать выступление в прошлый раз, это идеальная возможность прикоснуться к музыке трио. Всё-таки сама группа разрабатывает ее с прицелом именно что на живую интерпретацию.

По просьбе «Джазиста» участники Širom рассказали о записях словенских музыкантов, которые сейчас вдохновляют лично их.

Tomaž Grom «La passion de Jeanne d’Arc» (1996)

Контрабасист Томаж Гром — фактически отец нынешней люблянской импровизационной сцены. Он курирует организацию Zavod Sploh, которая действует одновременно как лейбл и промоагентство, устраивающее выступление местных и зарубежных музыкантов-импровизаторов, а также воркшопы свободной импровизации. И, конечно, Гром играет сам. Его вариация саундтрека к «Страстям Жанны д’Арк» Дрейера — тот образец киномузыки, после которого представить видеоряд с чем-то другим уже невозможно. Уместно сентиментальная запись, созданная исключительно малыми средствами: одним лишь наложением контрабасовых партий друг на друга. 25-минутная концовка — натурально катартический момент без лишнего пафоса и преувеличений. Увы, на YouTube лежит только сэмплер альбома, послушать запись потреково и бесплатно можно на сайте Sploh.

Oholo! «Mnogobolje» (2020)

Последняя на сегодняшний день запись, изданная Sploh, исполнена октетом при участии упомянутого Грома, и контрабасист он там не единственный. Это танцевальная, быстрая и откровенно хулиганская музыка. Представьте, что могло бы выйти, обратись панки от джаза к репертуару диксиленда. Потом уберите из этого уравнения возможное напряжение, но добавьте бесконечную иронию по отношению к ситуации, в которой импровизационная музыка вынуждена постоянно переигрывать, пережевывать и переусложнять саму себя. Вот это и будет «Mnogobolje». Альбом, который можно ставить любым возможным снобам без ущерба для репутации — что их, что своей.

Irena Tomažin «Crying Games (2011)

Ирена Томажин — артистка голосовой импровизации. Она ведет вокальные тренинги в Словении и Берлине, а между делом поет в воскресшей не так давно EBM-группе Borghesia. Сольно предпочитает конструировать материал с помощью рекордера и пленок; результат — звуковая поэзия умышленно детского, но отнюдь не наивного толка. Поэзия, что плюс, лишенная всяческих «исследовательских» подвижек, которые искусство подобного рода совершенно не красят. «Crying Games» — первая полноценная запись Ирены: телефонные звонки из ниоткуда в ваш автоответчик; пранки, оборачивающиеся вовсе не шутками; английский, сливающийся со словенским на таком уровне, что начинаешь понимать оба языка интуитивно.

Marko Brecelj «Coctail» (1974)

Марко Брецель — вокалист прог-группы Buldožer, созданной под явным впечатлением от Фрэнка Заппы: коллектив играл такую же эклектичную музыку, снабжая ее абсурдистскими шуточками, порой откровенно на грани. В дальнейшем Брецель — не меньший анархист и проказник; написал несколько книг о том, как сочинять «саморазрушительную поэзию», руководил молодежным центром в Копере и даже подался в политики. Увы, не пробился даже в коперскую мэрию. Его первый сольник — нечто среднее между высокоинтеллектуальным стендапом и байками уровня «ниже плинтуса», между самыми примитивными песнями под три аккорда и стремлением сделать их навороченной высокой поэзией. Насколько удачен этот эксперимент — решайте сами.

Čompe «Čompe» (2004)

Типичная, на первый взгляд, южноевропейская фолк-музыка. Легкомысленная, но тяжеловесная, веселящаяся, но словно из-под целой горы проблем, пьяная, но скорее собственным зазнайством, а не чем-то крепче. Если прислушаться — форменное издевательство над «балканщиной»: лоска ноль, но есть вполне ощутимая камерность, если не интимность. Флер брехтовского кабаре здесь тоже отнюдь не просто так. Фронтмен-гармонист Янеж Шкоф — один из наиболее активных и одаренных словенских театральных актеров. Слушать Čompe в подавленном настроении не рекомендуется: запить горькую, может, и не потянет, а вот отчебучить забавы ради что-то, что поймут далеко не все, — запросто.

Kladivo, Konj in Voda «Vidov Ples» (1983)

А вот фолк-хоррор уже непосредственно региональный. Группа молодых словенцев, что слушала рок 60-х с Западного побережья США и Боба Дилана, решила смешать психоделию с местной народной музыкой. Вышло складно, необычно, почти умиротворяюще, но именно что «почти». В песнях вроде «Večerna Poskočnica» проглядывает нечто такое, что заставляет поскорее одеться и уйти из дома по направлению к ближайшим зеленым насаждениям. В целом же «Пляска святого Вита» (название альбома переводится именно так) оправдывает свое посвящение: за искренней ностальгичностью этой музыки проглядывает что-то невероятно жуткое и нездешнее.

Об авторе

Артём Абрамов

Музыкальный критик, редактор издательства «ШУМ», сотрудник магазина/медиа STELLAGE, автор Telegram-канала Ain’t Your Pleasure.

Добавить комментарий

Jazzist в соцсетях

Архивы

Свежие комментарии