Оксана Григорьева: «Импров создан, чтобы всех объединять» | Джазист | Интервью

Оксана Григорьева:
«Импров создан, чтобы всех объединять»

Барабанщица Оксана Григорьева, как это часто бывает с людьми ее инструмента, относительно поздно занялась сольной карьерой. Сначала она переиграла самую разную музыку во множестве проектов — The RIG, Drumazhur, «Эдита-Изольда», «Бром», Jeffrey и других — и стала, без сомнений, настоящей звездой московской импровизационной сцены. В конце октября вышел ее дебютный альбом «Ever After». По просьбе «Джазиста» музыкант и один из создателей проекта WIP Тая Радченко и руководитель лейбла «ТОПОТ» (на котором был издан «Ever After») Евгений Галочкин поговорили с Оксаной о работе над альбомом, детстве, фри-джазе, депрессии и о том, есть ли правила в свободной импровизации.

— Оксана, давай начнем с последних новостей: расскажи про свой новый альбом. Как так вышло, что все треки на нем совсем не похожи друг на друга? И что ты ответишь на упреки в том, что в таком подходе нет сквозной линии, концепции?

Мне удивительно читать про отсутствие сквозной линии или про то, какие треки кому больше понравились. Потому что для меня это абсолютно цельная работа, которая держит внимание от первого до последнего звука. Альбом рождался спонтанно, из мыслей вроде: «А что если я создам композицию только на ocean drum [перкуссионный инструмент, в России получивший название «шум океана». — Прим. редакции]?! О, хочу волшебства металлофона! Задам-ка я себе плавающий темп маракасом, прописанным под метроном!» Последний трек вообще родился из того, что мне нужен был короткий яркий металлический звук, и Коля [Николай Самарин, звукоинженер записи альбома. — Прим. редакции] предложил взять лезвие от пилы и бить по нему ключом. Я решила попробовать, и звук начал так прекрасно заводиться через микрофон!

Я прибегаю в комнату звукорежиссера в восторге: «А-а-а! Какой звук!!! Ты слышал? Слышал?» А Коля отвечает: «Кажется, мы записали еще один трек».

Потом я придумала туда добавить звук улицы и как раз нашла в диктофоне телефона запись из Стамбула — она очень круто подошла. Ну, и захотелось какой-то изюминки, и тут нашлась запись с посиделок на кухне Кузьмы УО [Константин Рябинов, гитарист и сооснователь группы «Гражданская Оборона», — Прим. редакции]. 

— Сколько в альбоме именно композиции, а сколько импровизации?

— Весь альбом наимпровизирован. Записывали его так: я брала инструмент, на котором хотела сыграть, а уже в процессе игры понимала, что хочу добавить. Брала другой инструмент, и мне в наушники шла запись того дубля. Всё придумывалось на ходу. Единственный трек, который был специально допридуман и дозаписан, — это «As It Is». Мы послушали все треки уже почти готового альбома, и мне показалось, что чего-то не хватает. Я вышла на улицу покурить и послушать музыку, поставила свою любимую африканскую композицию — «Fourou» Адама Драме. И вдруг поняла, что ни в одном треке не играла на джембе. А этот инструмент — моя суперлюбовь с пятнадцати лет. Точно! Альбому не хватает душевного трека. Такого открытого, общего… И прописала джембе. Вообще, я хотела туда добавить вокал, но поняла, что не смогу спеть, как я хочу. И вместо этого взяла калимбу. А потом прописала ее уже второй раз. Тут же, не выходя из студии. Оказалось очень интересно играть с собой. Такой временной импров. А вообще весь этот альбом — это одна большая композиция о зарождении жизни, метаморфозах, принятии и растворении в звуке и пространстве. И это я поняла, когда работала над названиями треков. Сольный альбом — это отличная возможность узнать себя. Послушать немного со стороны. Без примесей. Об этом, кстати, основная обложка альбома [есть еще специальная обложка для кассетного релиза — стереокартинка. — Прим. редакции].

Фото Мити Лялина

— Похоже, у тебя выдалась активная осень!

— Да, в последние месяцы, помимо подготовки к выпуску альбома (писался он в марте 2020-го), было много выступлений с разными моими импровизационными составами. Еще меня пригласили в пару неожиданных проектов, и я согласилась. И надеюсь снова вернуться к группе «Материнская Плата», у нас сейчас перерыв в несколько месяцев. Если говорить не только о музыке, то у меня сейчас очень перформативный период. Я давно интересуюсь симбиозом движения и звука. И вот в последнее время меня стали чаще приглашать во всякие танцевальные проекты. В августе, например, я провела неделю в Петербурге, работая над перформансом со швейцарскими танцорами на фестивале Open Look. Недавно ставили перформанс «Муха» в ангаре в Подмосковье — сначала на дне рождения подруги, потом на Хеллоуин.

— Сколько у тебя проектов на данный момент?

— Я не знаю. В последний год я пыталась посчитать, но основная фишка свободной импровизации в том, что можно играть как сольно, так и с кем угодно. То есть ты можешь выйти на сцену с человеком, который живет в другой стране, — ты его никогда не видел и не слышал, возможно, но ты выходишь и играешь. За это я отдельно люблю свободную импровизацию, она дает возможность общаться с людьми и делать что-то крутое, новое, не зная человека лично. Пожалуй, самый постоянный на данный момент в плане деятельности проект — это The RIG. Еще мы стали в этом году чаще играть прекрасным импровизационным квартетом с пианистом Григорием Сандомирским, саксофонистом Аркадием Пикуновым и Алексеем Наджаровым, который отвечает за лайв-электронику. У нас большие планы с группой «Эдита-Изольда», это наш дуэт с Катей Рекк, она занимается импровизацией и электроникой. А также, как я уже сказала, еще два новых неожиданных (даже для меня!) проекта, с ними мы пока только репетируем. Ну, и впереди реформация моего любимейшего проекта под рабочим названием «Оркестр» — это и есть оркестр, но летом из-за постоянных фестивалей не хватало на него времени. Зато стало понятно, в каком направлении я хочу его двигать. Он изначально задумывался как такой учебный состав музыкантов-импровизаторов.

— А как вообще обучаются свободной импровизации? Недостаточно просто уметь играть?

— Нет, это особый скилл. Есть некоторые вещи, которые надо тренировать, чтобы круто уметь это делать. За века импровизирования появилась некая система, которую можно изучить и практиковать. И этим надо отдельно заниматься. Я старалась не пропускать концерты современной импровизационной музыки, искала ее везде, слушала очень внимательно. Посещала мастер-классы мастеров импровизации, невозможно переоценить их вклад в мое творчество. И само общение с этими великими людьми мне очень многое дало. В какой-то момент я поняла, что доступ к этой информации должен быть и у нашей сцены тоже, потому что она достаточно маленькая. И именно с такими мыслями и идеями создавался оркестр: делиться знаниями и опытом, учиться друг у друга и вместе прокачиваться в коллективной импровизации.

— Наша сцена — это московская или российская?

— Я бы хотела сказать российскую, но я в основном знакома с московской и питерской. В Москве не так много музыкантов, которые круто играют импров, а в Питере их еще меньше. 

— Почему для тебя так важно постоянно играть с другими — и всегда очень разными — людьми?

— Импров в принципе создан, чтобы объединять. Вообще музыка — это такое чудо, которое нам дано для того, чтобы стирать границы между людьми. В школе нас учили, что есть язык, который все понимают, — математика. Но я считаю, что это музыка. Это общечеловеческий способ коммуникации, более энергетический, эмоционально чувственный. Если появились новые люди, которые тоже хотят разговаривать на этом языке, — это же здорово! Мне не интересно вариться в кучке людей, которые хорошо играют, которых я давно знаю. Начинается хождение по кругу. Эта обстановка не дает развития. Раньше была возможность походить на концерты к иностранным музыкантам, играть с ними. Но началась пандемия, привозных выступлений почти нет. Я чувствую, что наступает творческий застой. Для меня даже не столько техника важна, сколько то, как человек играет, насколько он от души это делает. Это может быть и панк-рок, и две ноты на клавишах, но их можно так сыграть, что все в восторге будут. 

— Музыкальный язык можно освоить. А можно ли научиться импрову? Или склонность к нему должна «жить» в музыканте изначально?

— Я не ограничиваю импров только музыкой. 2020 год очень хорошо показал, что сейчас настало время импровизаций во всем. У меня импров — это стиль жизни, поток, в котором я обитаю, мне в нем классно. Человек всему может научиться на каком-то базовом уровне, тем более владению инструментом. Это ремесло: ты освоил сольфеджио и ритмику, выучил, где какая нота, научился ее издавать красиво на своем инструменте. Импров — это другое. Тут надо начать с определения, потому что в российских музыкальных кругах существует заблуждение, будто импровизация противопоставляется композиции. Из-за того, что многие так думают, у них получается неинтересная музыка. На самом деле, импровизация — это создание композиции в реальном времени. Ты ее и сочиняешь, и исполняешь одновременно. То есть ты настолько круто должен понимать, что такое композиция, как она строится, что тебе не надо сидеть и выписывать партитуру, ты можешь это делать в процессе. Некоторые считают, что для импровизации нужно быть нереальным музыкантом, уметь играть во всех стилях. Это и так, и не совсем так. Если ты всё умеешь играть, можешь на своем инструменте выразить всё, что угодно, ты с любым музыкантом сможешь сделать классную музыку — вы вместе построите композицию. Но, кроме этого, важен вкус, наслушанность и владение композиционными навыками.

— Похоже, это крайне эмоциональный процесс…

— Да, он требует немалых усилий, постоянного нахождения здесь и сейчас. Я считаю, что импров — это такая штука, когда ты одновременно находишься в трех временах. Ты чуть-чуть в прошлом, потому что, пока звук издается, долетает до уха и входит в мозг, проходит какое-то время, которое мы не можем четко ощутить. Ты слышишь звук из прошлого. В то же время ты находишься в настоящем, потому что четко понимаешь, что звучит в данный момент. И вместе с тем ты на долю секунды находишься в будущем, потому что понимаешь, какой звук должен издать, предугадываешь, что сыграют остальные и что нужно сделать, чтобы ваши идеи совпали. Очень важный момент в импровизации — это концентрация. Я знаю людей, которые ни на чем не играют, слушают, понимают музыку, но не заканчивали музыкальную школу. Они настолько могут сконцентрироваться, поймать момент, что им просто достаточно ударять камешком о камешек, и это будет в тему. К вопросу, должен ли музыкант виртуозно владеть инструментом. Конечно, высокий уровень профессионализма расширяет возможности самого музыканта. Но, по сути, можно просто выйти на людей и начать с ними импровизировать, поймать волну. Начинающие музыканты боятся это делать. Поэтому мне и дорог проект «учебного» импров-оркестра — мне интересно раскрывать людей, давать им для этого пространство.

В импрове есть очень важное правило: не знаешь, что сыграть, — не играй ничего. Если у тебя нет идеи, ты не хочешь что-то высказать, не можешь отреагировать на то, что другой человек сыграл, ничего не делай. Пауза, тишина — это чудо.

— То есть если ты чего-то не хочешь делать, то и не нужно?

— Да. По сути, это самый чистый способ создания музыки. У тебя полная свобода, поэтому надо понимать, что ты хочешь, и слушать, что происходит вокруг. При этом импров очень зависит от того, где он происходит, в каком помещении. Громкая музыка требует акустических возможностей — она клево заходит, когда ее играют громко, например, панк-рок. В импровизации фишка в том, что ты можешь делать это где угодно, ты можешь подстраиваться под помещение, играть громче или тише. Ты можешь сыграть музыку в любых условиях, с любыми музыкантами. Важны и зрители. Меня не очень понимают организаторы мероприятий, потому что мне нравятся концерты, где мало народа. Я замечала, что чем меньше народа, тем круче музыка получается. Если людей мало, значит, это не случайные люди, то есть они совсем не мимо проходили. И, как правило, это очень внимательная и сознательная аудитория. В таком случае очень быстро создается контакт между музыкантом и слушателем. Когда есть выстроенная программа, которую играет музыкант, ему всё равно, что происходит вокруг. С импровом так не работает. Если играешь на воздухе, где люди просто пришли пивка попить, потусить, ты не будешь играть с ходу что-то такое, к чему нужно будет прислушиваться, — и это в целом неплохо, ведь люди пришли отдохнуть. Ключевая вещь в импрове — это уважение и доверие. Когда ты играешь с музыкантами, которым ты доверяешь, ты можешь полностью расслабиться и звучать так, как ты хочешь, потому что не боишься, что кто-то тебя не подхватит и случится провал. Ты не боишься, что возьмешь паузу и не все замолчат. 

— У тебя есть такие люди вокруг?

— Мало, но есть.

— Получается, импровизация как никакой другой жанр музыки требует много усилий и от музыканта, и от зрителя?

— Да, если зритель приходит с открытым разумом, без ожиданий, не пытаясь подогнать действо под какую-то свою картину мира, тогда он понимает, что происходит на сцене. То же самое про музыкантов. Если ты смотришь на людей как на стадо баранов, разве ты будешь стараться играть? Когда ты приходишь в зал и понимаешь, что люди собрались специально, чтобы тебя послушать, ты по-другому всё воспринимаешь.

— Импров-сцена существует как бы отдельно, но ее влияние на музыку вообще в последние годы, по ощущениям, растет. Так ли это? 

— Импров сегодня превращается в какой-то жанр — как фанк, например. Многие музыканты осознанно играют что-то, что звучит как импров. Кстати, я спрашивала знакомых о том, откуда взялся термин «импров», и три человека мне сказали, что это я его придумала. Точно помню, что я заменяла слово «импровизационный» словом «импровный», возможно, именно я сократила «импровизацию» до слова «импров». В иностранных статьях есть такое сокращение, но у нас это пошло, может, не от меня, но от нашей маленькой тусовки точно. Мне кажется, что свободная импровизация — это путь к созданию радикально новой музыки. Мы живем в период застоя: существующая система мира, политическая и экономическая, устарела. В музыке тоже нужно новое слово. Поэтому я уже больше десяти лет занимаюсь импровом, рассчитываю на него как на способ совершить этот прорыв.

— Расскажи про свое детство. Какую роль в нем играла музыка?

— Первое, что вспоминается, — это кассеты в машине у родителей по дороге на дачу. Точно помню, была какая-то классическая музыка в современной обработке, Газманов, Пугачёва, Киркоров и «Любэ». Мне нравился Филипп Киркоров, потому что у него было много веселых песен. И только потом я выяснила, что большинство из них не его авторства. Потом были детский сад и утренники. Помню, как в первый раз мне дали бубен, мне было года четыре. Нас было двое с бубнами, одному ребенку велели играть ритм, как всем, а мне сказали играть на сильную долю. И меня так обидело, что воспитатели подумали, будто я не смогу играть полный ритм. Но потом я поняла, что вообще-то это очень круто, когда ты можешь держать ритм. Это гораздо сложнее. До музыкальной школы мне мама наняла преподавателя по фортепиано, купили мне синтезатор, на котором мы учились играть. Делала я это сразу под биты и какие-то детские пьески.

Затем я начала заниматься в музыкальной школе. Это был сущий ад: я ненавидела сольфеджио и вообще не понимала, какое отношение оно имеет к музыке, зачем это надо и почему мне так скучно. Чувствовала себя тупой, потому что не могла въехать в этот предмет.

А вот когда я пошла на сольфеджио в колледж, уже в тридцать лет, поняла, что это чудо чудное. Ты будто смотришь на музыку изнутри, а она совершенна и идеально устроена, поэтому ты еще больше влюбляешься в нее. Но в музыкальной школе я этого не понимала. Я играла на пианино, меня это забавляло, но никак не вдохновляло. Тогда я подумала, что надо идти учиться играть на гитаре. А на гитаре преподавала директриса нашей школы. Мы классно проводили время с ней: я слушала тогда метал и на занятиях разбирала «Арию», Оззи Осборна, Iron Maiden. Ходила в кожанке на концерты Sodom, Slayer, Cradle of Filth. Потом я поняла, что гитара тоже не совсем мое. Вообще, хотела бросить учебу, но мне предложили пройти три класса за один год. Так я и закончила школу экстерном, постоянно переживая дикие истерики. 

— Что это за школа была?

— Я закончила Детскую музыкальную школу имени Новикова. Принесла диплом маме, сказала, что это не мне, а ей, и решила, что в жизни больше никогда видеть не хочу это всё. Но случилось чудо: я пошла учиться играть на барабанах. Случилось это весной, за месяц до выпускного экзамена в музыкалке. У меня была подруга Даша, с которой мы ходили на метал-концерты и читали метал-журналы. Потом у нас были весенние каникулы, мы разъехались, тогда я впервые послушала Боба Марли и поняла его наконец после года прослушивания. После этого я уехала в Чехию на каникулы, а вернулась оттуда уже хиппи-растаманкой, меня перекрыло полностью: 70-е, Марли, регги, даб, ска. Я иду в школу с тревогой, думая, примет меня Даша или не поймет, но она тоже приходит на уроки, выряженная как хиппи. То есть за две недели каникул мы полностью изменились. Мы стали тусоваться с растаманами, ходить на регги-концерты. 

— А почему барабаны?

— Даша сыграла ключевую роль в моей жизни. Однажды я поняла, что хочу танцевать чечетку, — я очень любила фильм «Зимний вечер в Гаграх». И что хочу играть на барабанах. А Даша в каком-то журнале для металлистов увидела объявление, что вот есть рок-колледж «Красный химик», где учат играть на барабанах и басу, и предложила пойти учиться вдвоем, чтобы сколотить группу. Спойлер: группу мы так и не создали. Из-за того, что я окончила музыкальную школу, я ходила только на барабаны, а Даша ходила на все занятия. Преподаватель у меня был адский, он был ужасный сексист: когда я к нему пришла, он сказал, что девочек не берет. Я его очень долго упрашивала, ведь это были другие времена, интернета не было, и сложно было найти другого учителя. В общем, я его убедила, сдала тест на чувство ритма, потом пришла на первое занятие, где вдруг оказалось, что у него занимается еще одна девочка, Кристина. Она, кстати, и перетащила меня в регги-тусовку, показала, что такое русский регги. Несмотря на то, что я играла на фортепиано, у меня не была развита координация. Преподаватель уделял много внимания постановке рук, за что ему большое спасибо. Первый год я занималась только на малом барабане — у препода был учебник специально на малый барабан с упражнениями.

Мне было очень тяжело, но я занималась. А когда приходила неподготовленной, преподаватель говорил, что мне надо суп варить и крестиком вышивать. 

— Он так закалял тебя?

— Меня уже родители закалили. Мне интересно, где бы я сейчас была, если бы не та среда, в которой я выросла. Я занималась у преподавателя два года — и, как выяснилось потом, он тайно меня готовил к поступлению в крутой колледж. Когда мне было тридцать лет, я заметила, что у меня пропал удар. Я решила походить к своему старому преподу, чтобы вернуть этот навык. Когда я его нашла, на первом же занятии он меня так уязвил, что я не ожидала. Он страшно токсичный человек: помнится, мы еще не договорились о занятиях, а он уже мне слал SMS с угрозами, поэтому я его заблокировала и пошла в джазовый колледж.

— А как это сказалось на тебе-подростке?

— Когда тебе четырнадцать лет и кто-то может привести тебя к твоей мечте, на такие вещи наплевать. У меня родители тоже бывают жесткими на слово, поэтому для меня тогда это не было токсичной средой. В пределах нормы. Пока я не дошла до психотерапевта в определенном возрасте. Я поняла, что у меня не удар пропал, а личность. Сказались годы жизни в среде, где тебя не уважают и не соблюдают границы. Потом созависимые отношения. В какой-то момент я поняла что все мои мысли зациклены на другом человеке, а не на себе и творчестве. Я разучилась принимать решения и потеряла свое мнение. Но музыка меня вытащила. Не без помощи психотерапии, конечно. В какой-то момент я стала размышлять: что всегда со мной и чему можно доверять? Так я пошла учиться в музыкальный колледж. Это эстрадно-джазовый колледж «Консорт» Инги Яник, которая придумала нереальную систему обучения вокалу. Системное обучение потихонечку начало восстанавливать работу мозга — во время депрессии с этим большие проблемы. А благодаря вокалу я снова научилась глубоко дышать.

— Как ты пришла к импровизации? Помнишь, когда это случилось впервые?

— Это классная история. Я еще училась в школе, у меня был друг Петя [Отоцкий, барабанщик в группах Baritone Domination, Metro 3 и других. — Прим. редакции] на шесть лет старше меня, он играл на гитаре в своей группе ММДМ, но хотел освоить барабаны. Я, наверное, года полтора играла на барабанах тогда. Я ему что-то показала, тогда он предложил мне поиграть на двух барабанных установках в его группе. Там все слушали фри-джаз, в котором я не особо шарила.

А до этого он мне объяснил, что такое фри-джаз: это когда все одновременно играют соло и не слушают друг друга.

И вот прихожу я на эту репетицию. Было очень тяжело, потому что я не люблю вставать рано утром, а ребята забили репетицию в субботу в семь утра. Пришлось вставать еще раньше, чем в школу. Мы собрали две установки и начали просто играть. Далеко не все были виртуозами, но получилось очень классно. Я кайфанула просто безумно. Потом мы вышли, и Сеня [Сергей Гуденко, гитарист группы ММДМ. — Прим. редакции] мне сказал: «Вот знаешь, в Макдоналдсе есть картошка фри, а есть картошка по-деревенски. Ну, а в музыке есть фри-джаз, а мы играем… второе». Мне понравилось, что в группе было много свободы, каждый что умел, то и играл. Мне кажется, это дало основной толчок к моей импровизационной деятельности.

— Что для тебя главное в джазе?

— Определенный вайб. Я очень люблю джаз, но у нас его исполняют обычно выпускники музыкальных училищ, которые играют как по учебнику, без души и понимания. А я слушаю старый джаз, люблю Луиса Армстронга, когда много Африки, фри-джаз, конечно же. Между импровом и фри-джазом очень тонкая грань. 

— Как ты эту грань ощущаешь?

— Ну, фри-джаз — это в первую очередь, конечно, джаз. Так или иначе в нем прослеживается джазовая парадигма. Для меня это такой поезд, который мчится сквозь голову и очищает ее от всего лишнего. Это целенаправленное движение с определенным настроением. На самом деле фри-джаз очень часто является элементом импрова. Но так как импров — это метод создания музыки, а не стиль и не жанр, то он абсолютно свободен. Он может быть статичным и абстрактным, а может быть с движением и ритмом. Его можно играть на любых инструментах и в любых комбинациях. В импрове нет границ вообще — заходить можно куда угодно. Джаз же — это музыка индивидуальностей. В нем каждый музыкант «толкает» свой стиль и свою тему. Импров не про индивидуальность. Это процесс озвучивания того, что уже есть, — места или общего ощущения. На него всё влияет: настроение, погода, зал, ритм города. В Москве импров получается более агрессивный чем, например, в Таиланде. Ну, и существует академическая импровизация, скажем, которая к джазу вообще никакого отношения не имеет. 

— Как ты видишь свою дальнейшую деятельность в импрове?

— Я не знаю, что будет дальше, — знаю только, чем хочу заниматься. Мне хочется повышать качество исполняемой музыки. Мы проводим мастер-классы и репетиции оркестра, мы начали приглашать экспертов, у нас дважды был мастер-класс саксофониста Юрия Яремчука. Один раз пианист Роман Столяр приезжал, поделился своими упражнениями, мыслями и опытом. Недавно организовывали мастер-класс Колика Рубанова [Николая Рубанова, саксофониста группы «АукцЫон». — Прим. редакции]. Мне хочется всех освобождать и поднимать общий уровень импровизации. Мы на репетициях развиваем внимательность к звуку, тишине, потому что важно предложить тему и вдохновить других ей следовать. Еще нужно уметь быть внимательным, чтобы услышать и среагировать на чужую тему. Я сейчас начала ездить по разным городам с мастер-классами и собирать разные составы с людьми, для которых это всё еще в новинку. Мне сейчас скучновато, потому что концертов много, но они все одного уровня. А там этого нет. Когда я приезжаю и рассказываю, что у нас каждую неделю проходят импров-вечеринки, местные ребята все в шоке просто. Но за пределами Москвы и Питера тоже есть крутые музыканты, мне хочется их сюда вытащить, чтобы делиться опытом, который я накопила за пятнадцать лет занятий импровизацией.

— Когда и как начались эти вечеринки?

— В импрове очень важна коммуникация — это возможность поиграть и послушать друг друга. Импров-вечеринки нужны, чтобы искать новые составы, новые пути в музыке, обмениваться идеями, знакомиться. Ты хочешь поиграть что-то странное? Приходи, находи музыкантов и играй. Тусовка — это большая ценность. С января по июнь этого года я принимала участие в организации регулярных вечеринок в клубе WIP. Мероприятий в целом было мало, поэтому народ неожиданно для нас самих стал ходить в большом количестве. Однажды на концерт пришло 120 человек — это в два-три раза больше, чем в среднем. Тогда я подумала: вот, наконец-то дожила до этого момента! Я всю жизнь занималась импровом, а семья и друзья говорили, что я занимаюсь какой-то ерундой, за которую не платят деньги. Что это слушать невозможно, что это какой-то шум. И тут я смотрю и понимаю, что этот «шум» нужен кому-то еще, а не только нашей кучке импровизаторов. Нас по всему миру очень мало, наше течение — одно из самых непопулярных. Даже джаз слушают намного больше. И ещё один важный момент: эти импров-среды были важны для меня тем, что на них я могла дать возможность поиграть ребятам из моего оркестра.

— Расскажи, какие музыканты тебя вдохновляют?

— Самый любимый мой музыкант — это барабанщик Хамид Дрейк, он мне очень помог, хотя мы виделись всего несколько раз. Когда мне было лет пятнадцать, я у него спросила: что надо сделать, чтобы играть свободно? Он ответил, что, если ты свободен внутри, музыка, которую ты играешь, тоже будет свободной. Я написала эту фразу на стикере и приклеила над монитором, постоянно на нее смотрела и пыталась оценить, насколько я внутренне свободна. Я достаточно свободный человек и всю жизнь стремлюсь к этой свободе, потому что именно она представляет ценность как в музыке, так и в жизни. Еще отмечу Боба Марли, который дал мне многое в плане понимания мира, потому что я из регги узнала о порабощении целого континента. И Джон Колтрейн — его музыка просто лечит душу, приносит радость и красоту. Ну, а вообще, если честно, я фанатка Моцарта.


 

Об авторе

Jazzist

Редакция.

Добавить комментарий

Jazzist в соцсетях

Архивы

Свежие комментарии