«Жаз» в переводе с кыргызского — «весна». Начиная с марта это слово виднеется в Бишкеке, столице Кыргызской Республики, повсюду: на щитах наружной рекламы, растяжках, даже на проезжающих мимо троллейбусах. Учитывая схожесть слов «жаз» и «джаз», местному джазовому сообществу стоило бы организовать крупное музыкальное событие именно весной только ради каламбура. Вряд ли благодарить стоит игру слов, но такое событие действительно есть. С 2006 года каждый апрель в городе проходит Международный джазовый фестиваль «Джаз Бишкек Весна» — важная и, даже, пожалуй, знаковая часть музыкального ландшафта Центральной Азии. Благодаря этому фестивалю команде местных энтузиастов удалось раскачать опустевшую после распада СССР джазовую сцену Кыргызстана и соседних стран, вернуть интерес публики к джазовой музыке и заложить институциональные основы для развития творчества местных исполнителей.
Накануне очередного, вот уже семнадцатого по счету фестиваля Наталья Югринова поговорила с его организаторами, директором общественного фонда «Центральная Азия — Арт Менеджмент» Кенешбеком Алмакучуковым и исполнительным директором фестиваля Викрамом Рузахуновым. Беседа вышла о наболевшем: о менеджерских ошибках и победах, перспективах заработать джазом в Кыргызстане и даже о безответственных музыкантах, которых не прогнать со сцены.
«Я — с транспарантом, она — с музыкантами»
— Давайте начнем с начала. Вы имели отношение к самому первому фестивалю «Джаз Бишкек Весна»? Кто и как его придумал?
Кенешбек Алмакучуков (К): Замысел фестиваля принадлежит моему партнеру Каныкей Мухтаровой. Семнадцать лет назад она работала в Швейцарском бюро по сотрудничеству в Кыргызстане, руководила программой по поддержке искусства и культуры. Однажды она была в командировке в Алматы и попала там на джаз-фестиваль. И загорелась идеей сделать что-то похожее в Бишкеке. Она нашла скромные ресурсы, уговорила швейцарцев дать финансирование, провела фестиваль. Но в одиночку мероприятие хорошего уровня сделать непросто. А мы с ней так или иначе пересекались на разных деловых площадках, она замечала мою проактивную позицию в разных вопросах. В какой-то момент Каныкей попросила меня помочь ей делать этот фестиваль в будущем. Интересно, что я к джазу отношения не имел и особо его тогда не слушал. Мне интересно было решить управленческую задачку, выстроить бизнес-процессы. Уже после мы выяснили забавную деталь. Когда Каныкей проводила в филармонии самый первый фестиваль весной 2006 года, я в это время проходил мимо здания в колонне митингующих. Мы отмечали всей страной первую годовщину Тюльпановой революции [массовые протесты в Кыргызстане, которые привели к смене власти 24 марта 2005 года. В результате президент Аскар Акаев, правивший 15 лет, вынужден был бежать из страны. — Прим. автора], я тогда активно поддерживал либеральное движение. Мы представляли два таких полярных мира — я с транспарантом и она с джазовыми музыкантами. И всё же мы сработались.
Викрам Рузахунов (В): Я участвовал в самом первом «Джаз Бишкек Весна», но не со стороны организаторов, а со стороны исполнителей — был пианистом в составе группы «А-Класс». В 2008 году я вышел на фестиваль с собственным трио, это был мой первый подобный проект. На протяжении шестнадцати лет меня непременно включают в фестивальную программу. А к команде организаторов я присоединился в 2010-м. Тогда общественный фонд «Центральная Азия — Арт Менеджмент», который реализует этот проект, объявил о вакантной должности. Требовался стейдж-менеджер. Я подал резюме и выиграл конкурс. Спустя год меня повысили до должности исполнительного директора. Ее я занимаю до сих пор. Мне всегда было любопытно, как такие крупные мероприятия организовывают изнутри. Меня интересовала внутренняя кухня процесса, как это происходит «по ту сторону». Я несомненно люблю джаз, и этот интерес распространялся на всё, что с ним связано, в том числе на менеджерскую часть работы. Но опыта у меня не было, и я, разумеется, сначала набил все возможные шишки. Команда была маленькая. Сейчас я понимаю, что мне приходилось исполнять роль четырех-пяти менеджеров сразу. Я решал объем вопросов, который сегодня у нас распределен между несколькими людьми. Нагрузка была очень большой. Отсюда и ошибки.
— Какие, например?
В: Я брал на себя очень много обязательств, и из-за того, что не получалось вести тайм-менеджмент, случались накладки, расписание плыло. Фестиваль у нас проходит на нескольких площадках в городе — основная, как правило, местная филармония [Кыргызская национальная филармония им. Т. Сатылганова. — Прим. автора], но еще есть другие сцены. И вот однажды после завершения концертов я сдавал площадку в филармонии, контролировал, чтобы всё убрали и всё было в порядке. Задержался, не успел в ночной клуб, где должна была быть джем-сессия. А там никто не взял на себя мои полномочия менеджера сцены и не дал условный «пинок», который бы запустил концерт вовремя. Публика пришла на мероприятие, а его нет. Люди ждут-ждут, а ничего не происходит. Так это продолжалось несколько часов, пока я не приехал. Когда об этом узнало начальство, мне, разумеется, сделали выговор. Я так близко это воспринял, что даже подумал, что не гожусь для этой работы и что мне лучше уйти. Но потом подумал и решил, что лучше извлечь из произошедшего урок. В итоге настоял на том, чтобы наняли еще несколько человек и мои функции разделили между ними.
К: Бывают другие случаи, из-за которых график летит. Бывает, что исполнитель играет так долго, что его не выгонишь со сцены. Он увлекается и превращает короткое фестивальное выступление в сольный концерт. Ему, конечно, от этого хорошо, а вот нам не очень: расписание программы сдвигается, и возникают накладки. А у нас, например, контракт с филармонией заключен на аренду зала на три часа. И если мы задержались на 15 минут, нам выставят дополнительный счет. За исполнением контракта в точности следят не только менеджеры площадки, но и налоговая. Там тоже чуть ли не с хронометром стоят проверяющие — у них моментально возникают вопросы, если по факту сделка оказалась другой, нежели отражено по документам.
— А как вы предотвращаете такие инциденты?
В: Это всё должно быть прописано в контракте с музыкантом. На первых порах мы просто указывали пункт, что есть определенный лимит времени, за который не стоит выходить. Но принцип «давайте по-доброму» не срабатывал. И мы внесли штрафные санкции за нарушение этого пункта. Большую роль играет разъяснительная работа. На этапе переписки, когда музыкант еще не приехал в нашу страну, мы предупреждаем об этом. Когда заключаем договор, обращаем на это внимание еще раз. И устно, перед тем как музыкант выходит на сцену, напоминаем о регламенте выступления. И ладно молодежь, но такое происходит даже со зрелыми музыкантами. Люди творческие, они забывают, думают о другом, это нормально.
«Немножко туземного, немножко джаза»
— В этом году в программе фестиваля — музыканты из Австрии, Израиля, Турции, Швейцарии, США, и я пока перечисляю только лишь страны дальнего зарубежья. Организовать музыкальное мероприятие с международным статусом непросто и дорого. Кто вам в этом помогает?
К: Первые три года нас поддерживало Швейцарское бюро по сотрудничеству. А потом сменился руководитель и его подход. Финансовую помощь урезали и переориентировали в косвенную — например, помогали с привозами, визами для музыкантов. Нас подталкивали к тому, чтобы мы развивались дальше, искали других бизнес-спонсоров и доноров. Это мы и стали делать. Тут появилась необходимость как-то концептуально «упаковать» наш фестиваль. Нужно было, проще говоря, придумать, чем он будет отличаться от других. Понятно, что мы никогда не будем как Джазовый фестиваль в Монтрё. А какими мы будем? Так родилась идея сделать ставку на «этно-джаз» — нечто, что объединяло бы черты и традиции фольклора с элементами импровизации. Этно-джаз стал нашей концепцией, главной отличительной особенностью. Критика, конечно, была. Кто-то говорил, что вот, мол, убогие фольклористы пытаются пропихнуть свою традиционную музыку под видом джаза. Зато грантодатели — в частности, Фонд Кристенсен [частный некоммерческий фонд, основанный американской семьей Кристенсен в Калифорнии в 1957 году. С 2003 года реализует программу биокультурного разнообразия, в том числе в странах Центральной Азии. — Прим. автора] — отнеслись к этому месседжу с пониманием и ясно его считали. Немножко «туземного», немножко джаза — всё и правда ясно.
— Как вы составляли программу первых фестивалей?
К: Первое время мы были неприхотливы. Привозили коллективы, с которыми нам могли помочь наши партнеры. Программа складывалась чуть ли не случайным образом и была неровной, рваной. Гастрольный тур обычно у западных музыкантов в Центральной Азии начинается в Алматы, потом они едут в Астану, Бишкек, Караганду, Душанбе, Ташкент. Когда всё распланировано заранее, мы подстраиваемся под график артистов. Тогда попасть в Бишкек было сложно даже чисто с логистической точки зрения. Это сейчас к нам летают «Турецкие авиалинии» и «Аэрофлот» несколько раз в сутки. А тогда мы получали тех музыкантов, которых нам давали и которые могли к нам добраться. Года до 2010-го мы были всеядными. А вот позже, через несколько лет, мы стали позволять себе скафнить [на русско-кыргызском сленге — «ворчать», «выражать недовольство»; здесь в значении «привередничать». — Прим. автора]. Стали просить дать заранее материал на ознакомление, чтобы понимать, как грамотно выстроить программу, кого в какой последовательности. Начали ставить условия — музыканты должны давать мастер-классы, участвовать в джем-сессиях в рамках своего гонорарного фонда. У нас появилась позиция.
— Почему вообще зарубежные музыканты приезжают в Кыргызстан? Это, скажем так, не самый очевидный пункт на мировой гастрольной карте.
В: Многие даже не знают о существовании такой страны, что уж тут говорить о том, чтобы правильно показать ее на глобусе. Но могу сказать откровенно — музыканты едут не столько в Бишкек и Кыргызстан, сколько именно к нам на фестиваль. По истечении 17 лет наш фестиваль стал заметным, у него есть репутация, имя, его включили в список календарных событий ЮНЕСКО. На мировой арене его уже многие знают — и это то, чем мы гордимся и что считаем своей заслугой. Если раньше мы работали исключительно проактивно, самостоятельно связываясь с букинг-агентами музыкантов, то сейчас нам постоянно поступают входящие заявки на участие. Поступают они из разных стран, даже экзотических направлений — Малайзии, Индонезии, стран Африки. Как только заканчивается очередной фестиваль, мы тут же начинаем работать над следующим. Подготовка такого события занимает практически год. Заявок достаточно много, и часто уже в начале года мы примерно понимаем, кто к нам приедет. У нас уже были музыканты из 21 страны, и мы стараемся расширять географию стран-участников. Всегда ведь интересно, как делается джаз в другой стране.
— А если говорить о стилистическом аспекте программы? В России джазовый фестиваль без обязательных «пунктиков» типа вокалистки с трио или темнокожего бэндлидера — большая редкость. Если взглянуть на программу вашего фестиваля прошлых лет, то кажется, что вы всеми силами пытаетесь уйти от условностей и стереотипов. У вас даже танцовщица фламенко выступала.
В: Всегда на фестивалях почетную роль хедлайнера отдают американцам, и мы не исключение, мы стараемся привлечь музыкантов из США. Да мы и рады бы, чтобы у нас выступали крутейшие имена, корифеи джаза, но, увы, бюджет не всегда позволяет. Но, как уже сказал Кенешбек, наш фестиваль занимается этно-джазом. Несмотря на то, что к нам приезжают участники из Европы, Америки, основной упор сохраняется на Центральной Азии. Здесь свой уникальный музыкальный язык, своя культура, традиции. Посредством джазового языка мы создаем симбиоз разных национальных культур центральноазиатского региона. Рождаются новые, говоря языком менеджмента, продукты. Американский джаз уже сыгран и переигран тысячи раз. Какой смысл повторяться? Лучше американцев этот джаз никто уже не сыграет. А мы тут делаем что-то свое, особенное. И, что самое важное, у гораздо большего числа людей появляется возможность познакомиться с традициями нашего региона. Джаз — уникальный язык, в нем самом заложено очень много сплавов. Вспомните фьюжн. Намешивают и бразильские ритмы, и американский свинг, и классическую музыку. Поэтому, когда джаз соединяется с традиционной музыкой казахов, кыргызов, узбеков, получается что-то органичное и интересное.
«Мы способствовали тому, чтобы сложились новые коллективы»
— Как кыргызские джазисты выглядят на фоне соседей по региону? Что вообще происходит с джазовой сценой Бишкека?
В: У нас есть несколько заметных коллективов — «Соленые орешки», группа «Аура», мое трио. Есть мнение, что Нью-Йорк — джазовая Мекка: если ты побывал там и выступил, ты можешь считать себя состоявшимся джазовым музыкантом, твоя история началась. Так вот, «Соленые орешки» неоднократно выступали в нью-йоркских джазовых клубах, записывали совместные альбомы с известными американскими джазовыми музыкантами. [Этот коллектив — своеобразный «семейный подряд»: основал Salt Peanuts ударник Бакыт Кыдыкбаев, в группе также играют его сыновья Эркин (контрабас) и Кубан (саксофон). Эркин Кыдыкбаев занял в 2018 году третье место в конкурсе The Six String Theory Competition в США. В 2021-м группа записала альбом «Ata Bala» в студии Джона Ли — обладателя «Грэмми», руководителя «Звездного биг-бэнда им. Диззи Гиллеспи». — Прим. автора]. Наша группа Aura постоянно гастролирует по всему СНГ, мое трио тоже. То есть кыргызские джазовые музыканты востребованы. Музыканты, которые приезжают из-за рубежа, например, Игорь Бутман, очень высоко отмечают мастерство наших исполнителей. Был у нас еще в Кыргызстане биг-бэнд, Bishkek Big Band, собранный и существовавший чисто на энтузиазме — люди собирались, писали партитуры. Сейчас его лидер вынужден был отойти от дел, и вся эта инициатива заглохла. Увы, довольно часто такие вещи строятся на энергии одного человека.
— Проблемно ли набрать музыкантов из местных при необходимости?
В: Нехватки профессиональных кадров нет. Людей немного, но если есть определенный заказ и потребность собрать тот или иной состав под конкретную задачу, то это, конечно, сделать можно. У нас зачастую требуются комбо-составы, поэтому я и сам в последнее время тяготею к трио, квартету. Легче собрать, быстрее, финансово это привлекательнее — меньше затрат, если едешь в тур, зачастую выше гонорар. Плюс в бэндах нужно расписывать партитуры, аранжировки — это дополнительное время и усилие. Это у нас не учитывается за труд. Ты можешь собрать оркестр, но, если ты запросишь гонорар за создание партитур для него, на тебя заказчик станет смотреть иначе. У нас в Кыргызстане считают, что тот, кто собирает бэнд, тот и должен раскладывать партитуры для всех и не брать за это дополнительной оплаты.
— А какой материал исполняют люди? Стандарты играют или свое?
В: В основном все играют стандарты, авторской музыки почти нет. Хотя вот у группы «Аура» своей музыки очень много, так что исключения есть. А в моем трио фишка в том, что даже стандарты мы исполняем так, как до этого их не исполнял никто. Я много сил трачу на создание уникальных интерпретаций.
— Тем не менее даже при малочисленности профессиональных коллективов у вас на фестивале каждый год выступают новые имена из рядов локальных музыкантов.
В: Мы с самого начала занимались поиском и развитием молодых талантов. Когда-то у нас была «рубрика» для дебютантов. Ежегодно я искал музыкантов, которые ранее у нас на фестивале не выступали. Где-то мы способствовали тому, чтобы новые коллективы сложились — могли собрать состав, отрепетировать программу. Например, в 2009 году я ездил с лекциями и семинарами в город Ош [«южная столица» Кыргызстана. — Прим. автора]. Итогом работы стало то, что оттуда приехало полноценное джазовое трио, выступило у нас в филармонии. Для ребят из регионов это огромная возможность. В том же Оше люди уже много лет не слышали симфонический оркестр, например. И когда тебе дают шанс приехать в столицу и выступить на главной сцене крупнейшего в регионе международного фестиваля — это для тебя настоящий прорыв. Мы ежегодно выявляли талантливых ребят, новые группы, новые имена. Затем это всё переросло в более масштабную программу — «Визит-тур». Уже четыре года мы ее проводим по вот такой схеме. Отбираем из регионов участников, вплоть до 20 музыкантов; уже успели поработать с городами Токмок, Кара-Балта, Каракол, Ош, селом Беловодским. Привозим в Бишкек, устраиваем для них лекции и мастер-классы, которые показывают участники основной программы фестиваля. Эти молодые ребята получают прямой контакт с профессионалами, обмениваются мнениями, спрашивают, можно ли вообще прокормиться джазом и как достичь на этом поприще успеха. Представьте, что обычный человек мечтает познакомиться со звездой — и мы даем ему такой шанс. Причем не только познакомиться, а вступить в коллаборацию, поучаствовать в джем-сессии. В 2018-м в «Асанбай Центре» в Бишкеке был даже совместный номер, где матерые профи выступали с нашими ребятами из регионов.
— Где этим музыкантам выступать, когда фестиваль заканчивается?
В: Специализированных джазовых клубов у нас сейчас нет. Было несколько попыток открыть такие заведения, но ни одно из них в итоге не прижилось. В целом площадок, на которых могли бы выступать джазовые музыканты, немного. У нас в городе два монополиста — Театр оперы и балета и Филармония, это два концертных зала, которые могут вмещать достаточно людей и обеспечивать комфортную рассадку.
— А инфраструктура для обучения джазовых музыкантов есть?
В: У нас несколько музыкальных школ, в том числе Специализированная средняя музыкальная школа-интернат им. М. Абдраева — это такое заведение, где дети живут и занимаются музыкой, а в дополнение к этому учатся в общеобразовательной школе. Правда, отдельно джаз там не изучают, а в основном преподают классическое направление. Я и сам заканчивал музыкальную студию по классическому фортепиано. Мне всегда хотелось играть джаз, он меня завораживал. Слушал его по телевизору или на радио. Записывал передачи с радио на кассеты, потому что интернета не было толком — чтобы посмотреть какие-то концерты, надо было на всю ночь идти в интернет-клуб. Но я не знал, с какого бока подойти к джазу, как начать его изучать. Когда я пошел в музучилище, там было эстрадное отделение (не джазовое!). Мне повезло с преподавателями, которые смогли познакомить меня с джазом, разъяснили его суть. Это была старая гвардия преподавателей, сейчас таких почти не осталось. Я бы сказал, что сейчас на эстрадном отделении засилье попсы.
— Вам нравилось учиться музыке?
В: Честно говоря, я приходил из школы, быстро делал уроки, и у меня было слишком много свободного времени, я не знал чем себя занять. Занятия на фортепиано меня в каком-то смысле спасли от безделья. Хотя был момент, когда я всерьез думал уйти из музыкальной школы, чтобы просто побольше бегать на улице. Уже в училище я занимался транскрипцией джазовых произведений, а это очень важная составляющая, чтобы понять джаз, понять, как исполнитель мыслит, как он играет. Надо записать, проанализировать, а потом исполнить точно так же. Вот эту работу приходилось делать вручную. На тех же кассетных магнитофонах каждую фразу надо было отматывать, слушать по несколько раз, записывать в нотные тетради. Сейчас, конечно, это сильно проще — открываешь YouTube, и там всё готово, все транскрипции есть, бери и занимайся. Но при этом не могу сказать, что эпоха интернета привела к какому-то взрывному росту числа молодых джазовых музыкантов в Кыргызстане. Это обратная сторона медали — когда у тебя все инструменты есть, ты уже не очень-то их ценишь. А если говорить про весь остальной мир, действительно сейчас очень много молодых интересных исполнителей — Хесус Молина, Джастин Ли Шульц и другие. Их, как мне кажется, стало гораздо больше, чем раньше.
— Какие карьерные перспективы есть у джазовых музыкантов в Кыргызстане? Как они зарабатывают?
В: У нас есть несколько региональных «историй успеха». Пожалуй, самое звездное имя — знаменитый Эльдар Джангиров. Он родился в Бишкеке, но еще подростком уехал учиться в США и там живет до сих пор, успешно концертирует, записывается под именем Eldar. Его история стала вдохновением для многих, мы знаем, что всё возможно. Если ты талантлив, то можешь достичь мировых высот. Это идеальный путь. Средний путь — если не в Америку или Европу, то хотя бы можешь ездить по странам СНГ. Обычно чем дальше от Кыргызстана едешь, тем лучше зарабатываешь. Много лет назад были хорошие с точки зрения оплаты контракты в Китае и в ОАЭ. Но сейчас гонорарная планка артистам снизилась даже в этих странах. Те же деньги сегодня можно заработать в Кыргызстане. Ну а самый простой путь — как и все музыканты, работать в ресторанах, на корпоративах, по клубам, в сфере эстрадной музыки, выступать на концертах с местными звездами. А уровень успеха и заработков зависит от таланта, востребованности, личных умений продвигать себя.
— А почему падают гонорары?
В: Музыкальная среда меняется. Перемены затрагивают и джаз. Традиционный джаз, скажем, в своей свинговой форме, сейчас уже мало кому интересен. Язык, подача, техника, звуки джазовой музыки сегодня совсем другие, чем даже несколько лет назад. Мне кажется, наступает время трендов: надо очень хорошо понимать, что хочет услышать публика, чтобы оставаться на плаву. Понятно, что чтобы играть что-то «сверху», сначала надо хорошо усвоить «базу» — классику, свинг, бибоп. Но в нагрузку к этому возникает необходимость хорошо разбираться в новых технологиях, инструментах, софте. Если ты потеряешь актуальность, эпоха тебя просто сметет. Здесь уместно вновь вернуться к нашему фестивалю. Этно-джаз в этом смысле дает бескрайнее пространство, из которого можно черпать вдохновение для материала. Народная музыка богата своей мелодикой, идеями. Даже если малую часть взять оттуда и перенести из глубокой старины на свежую почву, усилив модными течениями и трендами, результат может получиться очень классным.
История джаза в Кыргызстане уходит глубоко в советские годы. Исследование профессора и музыковеда Андрея Кузнецова, заслуженного деятеля культуры Кыргызской Республики, свидетельствует, что в конце 1941 года во Фрунзе (Бишкеком город стал только в 1991 году) перебрался знаменитый польский трубач, скрипач, композитор и дирижер Эдди Рознер. Война вынудила его эвакуироваться из Москвы, куда он бежал от фашистской Германии, в Киргизию. Есть свидетельства, что Рознер с музыкантами давал концерты в фойе местного кинотеатра «Ала-Тоо», здание которого сохранилось до сих пор. Но по-настоящему жители Фрунзе заинтересовались джазом в годы хрущевской оттепели. В своих мемуарах Кузнецов рассказывает, что в 60-е в город нередко приезжали отдельные артисты, ансамбли и дажи биг-бэнды со всего СССР. В их числе — оркестры под управлением братьев Покрасс, Олега Лундстрема, Раймонда Паулса, Олега Милявского, Бориса Ренского, «Реро», «Днипро». С 1964 года во Фрунзе стали проводиться музыкальные фестивали «Весна Ала-Тоо». Тогда же в городе появились свои джазовые коллективы. Один из них, под управлением аккордеониста Юрия Петрова, базировался в городской филармонии. Другие существовали в формате эстрадных оркестров при вузах и домах культуры города. В одном из таких оркестров — духовом оркестре Дворца Пионеров во Фрунзе — начинал играть трубач Юрий Парфёнов, который позднее присоединится к оркестру Олега Лундстрема, а затем к Оркестру московских композиторов и другим ансамблям. Джазовые коллективы сохраняли активность вплоть до конца 80-х годов, несмотря на то, что Фрунзе всегда затмевал ближайший джазовый сосед — Ташкент, полноправная столица джаза советской Центральной Азии.
«Этно-джаз — эксперимент и вызов для джазовых музыкантов»
— Мало придумать концепцию этно-джаза, нужно ее еще и «вытолкнуть из гнезда», чтобы она взлетела. Как это происходило?
К: Можно сколько угодно восстанавливать традиционные знания и культурные практики, но как их встраивать в современность? Это всё как-то должно интегрироваться в актуальное, иначе навсегда останется экзотикой. Джаз как раз позволяет «осовременивать» фольклор. Сначала мы создавали этот синтез традиционной музыки и джаза лобовыми методами. Берем джазовый стандарт и отдаем его какому-нибудь нашему комузчу [исполнитель на комузе — кыргызской трехструнной лютне, самом распространенном народном инструменте Кыргызстана. — Прим. автора]. Ну, это как если бы «Autumn Leaves» кто-то исполнил на балалайке. Но от такой самоэкзотизации мы быстро отошли и стали думать, как нам облагородить идею этно-джаза. Я для себя выявил два подхода. Один вариант — делать аранжировки этнической музыки классическим джазовым составом. Для джазовых музыкантов это эксперимент и вызов. Для публики — знакомые мелодии и ощущение того, что их культуру ценят, любят, помнят, уважают, ей интересуются. Но зачастую эти интерпретации делались тяп-ляп — условно говоря, их сочиняли за время саундчека, лишь бы отделаться и поставить галочку.
— А второй подход?
К: Тогда у нас в рамках фестиваля появился конкурс. По его условиям, в программу выступления должно включаться обязательное тематическое произведение. Такое домашнее задание центральноазиатским музыкантам. Мы стали задавать темы, на которые исполнители должны были писать специальные композиции — «Караван», «Весна Ала-Тоо» [Тескей Ала-Тоо и Кюнгёй Ала-Тоо — горные хребты в Кыргызстане. — Прим. автора], «Музыка восточного города», «Ходжа Насреддин». Темы выбирали такие, чтобы они отражали наш региональный колорит, но при этом были неконфликтными, наводили мосты дружбы, объединяли музыкантов и народы, а не разъединяли их. Но опять же, кто-то делал хорошо, кто-то халтурил. Тем не менее за четыре года существования конкурса нам удалось сделать записи этих авторских произведений, созданных специально для фестиваля, выпустить диски с ними. Потом мы конкурс отменили — слишком многие жаловались на субъективность жюри и обижались на результаты. Тогда же родилась идея создания «Этно-джаз-лаборатории» — своеобразного музыкального инкубатора с привлечением кураторов. Она прожила три года и потом споткнулась. У нас произошел конфликт с узбеками, когда зашла речь о том, какой материал мы будем использовать для дальнейшего продвижения, они нам запретили это делать. Несмотря на то, что у нас в договоре была указана передача прав на произведения нам, они запретили нам использовать их материал в целях продвижения фестиваля и концепции «этно-джаз Центральной Азии».
— Как вы оцениваете результаты всей этой работы? Этно-джаз сегодня — вещь узнаваемая?
К: Еще придумывая эту концепцию, мы консультировались с разными экспертами — Кириллом Мошковым, Владимиром Фейертагом, голландским музыковедом Теодором Левиттом. Все они говорили нам, что у Киргизии мало шансов в одиночку пробиться на международный фестивальный рынок, нужна какая-то более глобальная концептуальная «рамка» — Центральная Азия. Наши джазовые музыканты владеют инструментами и знают материал, но при этом мы слишком поверхностно знаем свое музыкальное наследие, да и авторской музыки у нас почти нет. Поэтому нашей задачей было не только развитие этно-джаза самого по себе, но и документирование всего процесса — запись концертов, студийной работы, семинаров. В этом мы преуспели. Успешной я считаю и нашу работу с аудиторией. К нам на фестиваль и концерты стабильно ходят 800 и более человек. Эта публика растет вместе с нами, становится всё более требовательной. И при этом она «разрешает» нам экспериментировать. Владимир Фейертаг нам так и сказал: «Поскольку джазовая аудитория у вас в стране не сформирована, у вас сейчас есть свобода делать что угодно. Единственное, будьте честны с аудиторией». Если мы вставляем в программу нечто «иное», то объясняем зрителям происходящее и изучаем реакцию публики. Так и говорим: сейчас на сцену выйдет такая-то группа. В ее творчестве есть оттенки джазовой музыки, но это эксперимент, который мы представляем на суд зрителей. Например, в апреле 2022 года у нас в программе будут «Ритуальные танцы» — это такой проект внутри проекта. Мы дали заказ на создание специальной музыки для мультимедийного проекта, посвященного петроглифам Кыргызстана, знаменитой галерее наскальных изображений Саймалуу Таш. Музыку написал наш композитор Нурланбек Нышанов, и на нее местный хореограф поставил танцы.
В: Мы хорошо понимаем, что во всех странах интерес к джазу узкий. У нас маленькая республика, население всей страны чуть больше 6,5 млн человек. Понятно, что не так много людей увлекается джазом или занимается им профессионально. Но в целом я бы сказал, что мы делаем всё, что в наших силах. В прошлом году приезжал саксофонист Тамер Темель из Турции, и мы спрашивали его, как в Стамбуле обстоят дела с джазом. Он сказал, что если соотнести масштабы Бишкека и Стамбула, то активность будет примерно на том же уровне.
К: В 80-е годы Фрунзе был джазовым городом, об этой его части знали. Тут была устойчивая группа людей, которые творили в джазовом формате. С выходом из СССР итоге всё это заглохло, и лет пятнадцать каких-то заметных событий на этом поле не было. Музыканты живы до сих пор: пианист Александр Юртаев, саксофонист Александр Акимов и другие — наша «старая гвардия». Да, они из советского джаза. Кто-то преподавал, кто-то музицировал, кто-то по кабакам играл и продолжает. И мы со своим фестивалем начали снова будоражить эту тему. А сейчас мы прошли точку невозврата. В Кыргызстане теперь есть некая среда, некая общность людей, которые слушают джаз, играют его ездят по миру и выступают. Наш фестиваль стал уместным, ожидаемым. Так что, думаю, мы со своей миссией справились.
